А от чего входят в штопор авторы? Часть 2-я

Закон гласит, что редакция не имеет права что-либо менять без согласия автора. Но гласит-то гласит, а если не показывают свою правку, то попробуй напомнить… Скажут: «Ах, не доверяет! Умнее нас? Мы его осчастливить хотели, а он… Да пусть катится! Других полно, сговорчивых».

Отправлять изуродованную рукопись автору — это усилия и расходы, и потом ещё надо тратить время на споры с ним. А номер журнала или тем более газеты не ждёт. Проще гордо напечатать со своими «усовершенствованиями», а дальше: «Чего уж теперь, после драки… Тираж, что ли, пускать под нож из-за какого-то Утнапиштима? Да и докажи, что у тебя было не так». Не станешь же каждую заметку заранее заверять у нотариуса. Можно, конечно, подать в суд. Я хотел было за приписанный мне вытрезвитель, но как прикинул, сколько понадобится времени, поездок, денег, справок (из каждого вытрезвителя России, что я там не бывал)… А знакомый сказал: «Да ладно, народ пьяниц любит». Я и плюнул.

Так что от закона мало толку. Тем более тому, кто пишет: если даже он выиграет дело, то путь в эту редакцию будет навсегда закрыт. Кроме того, авторы — чаще всего не юристы. Поэтому подойдём с более привычной, с человеческой стороны. Представим себе среднего редактора, который попал на своё место в общем-то случайно (нередко потому, что не получилось самому стать писателем), а мог бы, скажем, учительствовать или стоять за прилавком. Но там строгий режим работы и должности такие, что ниже только малыши или пьяные грузчики, с теми и другими морока. Совсем иное в редакции, когда ты чуть не вседержитель. Режим довольно свободный. Не забудем также, что у редактора — всё как у всех: дети-обормоты, жена толкает подрабатывать, пёс изгрыз диван (был случай, у одного собака разодрала и частью съела мою рукопись, он извинялся).

Давным-давно я заметил: если написать что-нибудь обыкновенное, чего и читать-то, может, не будут (какой-нибудь отчёт о мероприятии), то никто его не тронет. Если же удалось что-то интересное, с мыслями, каких сам от себя не ожидал, — тут все просыпаются, каждый хочет либо сделать «ещё более лучше», либо вычеркнуть то, чего раньше не говорили. Даже корректоры — туда же, творить. В одной моей статье (у неё потом были такие последствия, что хвастаться неловко) типография вместо «подвиг» набрала «повиг», корректорам это оказалось «по фиг», зато на остальной текст будто высыпали знаки препинания из мешка — куда какой попадёт. А редактор кое-что вычеркнул и хотел выбросить ещё две-три строки. Так и вижу, как он ходил вокруг них, точно кот возле горячей плошки. Но я там схитрил: построил абзац таким образом, что без этих строк его надо было бы переписывать целиком и связь с окружающим текстом пропадала. Редактор махнул рукой: авось пронесёт. Но уже в день выхода газеты хвалился мне, что на планёрке его отметили в первую очередь за эти строки, и рвал на себе волосы, зачем он другие-то выкинул. Волос у него оставалось немного.

Один писатель, чью книгу я готовил, потом признался: «Меня ведь никогда раньше не редактировали. Зыбин спросит: тебе за свою книгу не стыдно? И подписывает, не читая». У другого я много чего подчеркнул: «мемориальный памятник» (всё равно что «гидроводяная жидкость»), «килограмм помидор», потом «ветви абрикос» (я написал на полях: «Эта абрикоса похожа на ту помидору») и прочее. Отправил рукопись за тысячу вёрст и, когда она вернулась, обнаружил проведённую автором «работу»: он стёр замечания, даже не полюбопытствовав ознакомиться. Опытный был, понимал, что редактор не станет читать толстую кипу второй раз. Откуда он мог знать, что попал на ненормального…

Итак, посредственный редактор предпочитает рукописи, с которыми нет хлопот. Он пугается непривычных мыслей и слов, а то, чего не постигает, переписывает по своему разумению. Тут ещё и национальный характер: у нас ведь страна советов — попробуй у всех на виду начать что-нибудь делать и каждый прохожий будет учить и поправлять. Значит, цель автора — создать у редактора впечатление, будто в рукописи — ничего особенного. Но в то же время надо дать ему возможность показать, что он работает.

Один способ упомянут выше: сколотить текст так крепко, чтобы из него было слова не выкинуть. Другой — самые необходимые мысли излагать как бы мимоходом. Можно даже предварять формулировками типа «Понятно, что…» — раз понятно, то кто же признается, что ему непонятно? А рядом сделать какую-нибудь явную ошибку, которая отвлечёт внимание. Редактор ведь порой вообще не разумеет, что читает. Одна такая сказала мне с удивлением, когда уж тираж напечатали: «Я думала, это о физике, а оказывается, о литературе». Она обманулась названием, потом ей кто-то объяснил. Если речь идёт о сборнике, то в рукопись надо включать и неудачные сочинения. Редактор их выкинет и будет доволен.

Сошлюсь на классиков. Чернышевский начал роман «Что делать?» с загадочного преступления, и цензор, лениво полистав, решил: сидит человек в крепости, от скуки сочинил детектив, отчего ж не дозволить. Только потом уразумели, в чём смысл. Гениальный ход применил Гайдай, приклеив в конце «Бриллиантовой руки» атомный гриб. Чиновники на просмотре записывали: проститутку вырезать, скандал в ресторане тоже, но как увидели взрыв, который там ни к селу ни к городу, про всё забыли. Дня три уговаривали отрезать, наконец Гайдай «скрипя сердцем» согласился.

А вообще-то никогда ведь не угадаешь, на кого попадёшь. Хитрости могут даже повредить: изложишь мысли поглуше, а редактор окажется такой, что пропустил бы и в настоящем виде. Но редактор «от бога» — редкость: как и любым творческим человеком, редактором надо родиться. Между тем профессия крайне нужная, прилавки не были бы завалены макулатурой, если бы всякая дребедень не выпускалась зачастую не глядя — как автор настрочил, так со всеми опечатками и отшлёпали. Эта вторая часть статьи появилась благодаря редактору: я ведь хотел только написать, от чего авторы срываются в штопор, но последовала подсказка о продолжении.

Вот только безошибочного способа не знаю. Самый надёжный — иметь «свою», знакомую редакцию — и тот даёт осечки. В две редакции, в которых я даже работал и не раз тыкал носом в малограмотность, я давно зарёкся ходить: обязательно придумают что-нибудь новенькое, вроде запятой в «так что», потому как «перед „что“ всегда запятая». Слава богу, век бумажных изданий истекает, а в электронных очень просто ознакомить автора с правкой, и если всё же проскочила ошибка, то поправить задним числом. Будем надеяться, в новых изданиях дело будет поставлено так же, как в «Школе Жизни».